Было видно, что многим озорникам просто хотелось услышать голос любимого учителя и встретиться с ним взглядом. Взаимные шутки, обмен новостями, взрывы смеха прерывал школьный звонок, и дети неохотно расставались со своим кумиром. Не одни дети! Сколько раз я задерживался в его кабинете, сколько раз его зазывали в гости односельчане - такова была притягательная сила его незаурядной личности. Ему можно было высказать в глаза всё, что накипело на душе: приятное и огорчительное, благодарность и недовольство, и никто не опасался, что последуют "оргвыводы" или служебная месть, на которые так изобретательны многие начальники.
Родное село и односельчан Свиркин знал досконально. Стоило завести разговор о ком-нибудь из родителей учеников, как он оживлялся и советовал: "Жукенов? Он фронтовик, всю войну прошёл. Много расскажет интересного. Перегудины? Так это целая династия, отличные чабаны. Вы как-нибудь к ним загляните. Белоконь? Ну, это наша героиня, в годы войны на тракторе колхоз вытаскивала". И по его наводке мы отправлялись в гости к знатным тихвинцам, чтобы записать их живые голоса. Не раз наблюдал, как по пути в школу или домой его перехватывали мужчины и женщины, обсуждали свои дела, просили совета. Николай Антонович выслушивал их так же серьёзно, как учеников на уроке. Его отзывчивость была беспредельна. Однажды я посетовал на то, что нет хороших саженцев для дворового участка. "Что же вы молчали?" И вечером у моего порога лежали кусты отменной смородины и малины. Он часто наведывался в учительские новостройки, щупал батареи и сокрушался: "Плоховато топят. Надо будет поставить вопрос". И градус отопления поднимался. По инициативе Свиркина молодым учителям разрешили выписывать в совхозе дешёвое мясо, молоко и муку.
Директорские обязанности, трудности, заботы... Тот, кто знает о них не понаслышке, никогда не скажет, что руководство школой - почётная и необременительная должность. Сколько поводов для недовольства и раздражения! А Николая Антоновича никто не видел в гневе и возмущении. Озабоченным, грустным, задумчивым - да, это бывало. Он привык прятать от посторонних глаз свои беды и неудачи. И эта сдержанная, стыдливая сторона его характера особенно трогала и подкупала. Свиркин научился держать удары судьбы и стойко сопротивлялся невзгодам. "Если бы вы знали, сколько подлости сделали нашим семьям в сталинские времена, - сказал он мне однажды. - Я и Мария десятки лет жили под подозрением. Ведь наших отцов репрессировали: моего расстреляли, а её родителя законопатили в лагеря на 10 лет. Подумать только! Простых мужиков, работящих и честных, сделали "врагами народа", а на нас поставили клеймо "детей врагов". Всего не выскажешь, сердце ранили на всю жизнь".
Как живут с раненым сердцем - известно. Одни замыкаются, другие озлобляются на весь мир, третьи ищут утешения в алкоголе... Свиркин выбрал свой путь - учительство, просвещение и воспитание молодёжи. На этом пути нужны были огромные внутренние силы и вера в торжество справедливости. Были доносы, клевета, грубые выходки, многочисленные комиссии и проверки. Николай Антонович стойко вынес тяжкие испытания, душевные муки и с достоинством продолжал свою деятельность. Он не терпел лицемерия и угодничества, не торопился подхватить почин и первым отрапортовать о выполнении навязанной директивы. Его скромность и бескорыстие были прямым вызовом бюрократии, которая всегда видела в тихвинском директоре "Чужого". "Покатались на мне всласть, поиздевались, - с горечью признавался Свиркин. - Не раз собирался всё бросить и перейти в учителя, да жаль было начатых и незавершённых дел. Столько времени и старания вложено".